Я свободен
Ξ 12 октября, 2009 | → | ∇ Новости кино, рецензии |
Игорь Волошин, режиссер "Я", "Нирваны" и "Олимпус Инферно" рассказал о свободе творить свою жизнь, о своем детстве и о новом фильме про Высоцкого. Новый фильм Игоря Волошина "Я", действие которого происходит на рубеже 80-х и 90-х, рассказывает историю молодого человека (Артур Смольянинов), который пытается откосить от армии в психбольнице — а если шире, то историю целого поколения. Перед выходом фильма режиссер рассказал что за даты стоят в конце фильма, а заодно — о свободе, о своей картине "Олимпус Инферно", посвященной войне с Грузией и о новом проекте, рассказывающем о трех днях из жизни Владимира Высоцкого, который снимается по сценарию сына поэта. - Когда мы с вами договаривались по телефону, вы сказали, что вы в подземелье и после этого связь пропала. Я так понял, вы натуру для нового фильма ищете? - А, подземелье! Это был старый грузовой лифт в Склифе. Очень здоровский. Я сейчас делаю новый фильм, который можно назвать огромным подарком, на меня свалившимся, мне его передал Александр Митта. Это фильм о Владимире Семеновиче Высоцком. Полнометражное кино, его сын написал сценарий... На самом деле это не совсем биографический фильм, в котором, я не знаю, всю судьбу поднимают. Там все действие происходит три дня. Это будет очень серьезное кино. - И как вам Склиф? - У меня там свои воспоминания. Я там снимал свое самое первый фильм "Месиво". Про парней, которые спрыгивали с наркоты. Он на бетакаме остался, до сих пор не оцифрован. Я тогда снимал поток людей, которых привозили туда с передозом. Энергетически это конечно очень странное место . Там такой классный двор, если бы я жил там рядом, я бы, мне кажется, в этот скверик ходил гулять. А вообще в современной Москве снимать нереально. Живого кадра ни одного. - Рекламы много? - Реклама — раз. Архитектура — два. Если брать какой-то общий план, тут же технологически, производственно все разваливается. Все придется компьютерной графикой исправлять, а мы не можем иметь в фильме планов, которые стоят от тридцати до пятидесяти тысяч долларов. Такое количество машин... Вот я хотел пролет над Тверской сделать, ну а как? Нужно все перекрывать. Сейчас, если вы посмотрите, очень много проводов, идущие в разные стороны от каждого дома. Раньше это было запрещено, был очень стройный ряд. Но при этом у нас будет фильм очень размашистый. Эрнст — продюсер. Я очень радуюсь, что это будет такой термоядерно-серьезный проект. Все просто: вот папа, вот его сын написал сценарий. Что может быть правдивее? - Давайте поговорим про фильм "Я". Вы говорили уже, что это автобиографическое кино. До какой степени? Что из этого вы? - Это про мое детство. Правды там очень много. Персонаж Румын абсолютно реален — его убили в 1993 году менты. Он лежал в дурдоме, выходил в город — и начинался такой фейерверк событий, разгульная и очень веселая жизнь. А потом его убили как раз на том кладбище, на котором мы снимали. А потом начались серийные уходы моих друзей. В финале фильма там даты — так это реальные даты смерти людей, которых я знал. Когда я делал сценарий, мне казалось, что все должно быть очень минималистично по природе, без листвы. А потом я понял, что детство прежде всего связано с ярким красками, воспоминания, которые можно потрогать, оно пьянит очень сильно, это буйство красок. Вштыривает, как "хмурый". Тебе уже хватает. - Вы как думаете, вы снимаете авторское кино или зрительское? - Ну, авторское в общем понимании — кино не для всех, какое-то особенное. Я вчера видел лицо моего водителя, который спросил меня, что я снял. У него портативный DVD, он там смотрит кино. Я ему дал "Нирвану". После этого он держит паузу. В полной тишине вез меня обратно. И, кстати, фильм "Я" я показал водителям, это было очень круто. Они сразу рассказали, про что оно. Это было очень важно, там композиция сложная, но им все понятно было, что, почему. - У вас очень крутой актерский состав. Все отличные, но Горбунов — это просто нечто особенное. - Леша — да... Я когда писал, я предполагал, что это будет он. Но я не ожидал что он откажется от каких-то ролей... Оказалось, это его любимая роль, он говорит, что ждал эту роль всю жизнь...Он наконец-то сыграл в каком-то смысле себя. Палитра возможностей актерских — и личностных. Все качества смешались в один состав. Леша ведь сам по себе такой немножко гопник. Такой бодрый человек, если его что-то не устраивает, он говорит об этом так громко, что мало не покажется всем. В каждом городе, в каждой стране был такой Румын. Может быть, у кого-то он был в соседнем доме. Такой образ настоящей свободы, пусть саморазрушительной. Вот недавно Трики приезжал в Москву, я офигел от того, насколько он свободен. Я не говорю о том, что западный человек свободен в отличие от нашего. Трики, кстати, будет сниматься у меня в следующем фильме. А у наших людей зато есть дикая гордыня. Это не из-за климата, это из-за других вещей. - А в чем это выражается? А я вот сейчас скажу. Элайджа Вуд узнал, что Питер Джексон делает фильм "Властелин Колец". Он просился на пробы, но не попадал. Тогда он снимает свои пробы и сам отправляет ДВД, и так он был утвержден на роль Фродо. А у нас так: ты приглашаешь на пробы одного из больших дорогих наших артистов. А он говорит: "Я? На пробы?" — и не идет. Это что вообще такое? Это не один актер, и не два. А если он и пришел на пробы, то, бывает, не знает текста, читает пробы с листа — и ты думаешь: а он сможет вообще или нет? Конечно, есть актеры, под которых специально пишут сценарий. Я вот писал и для Горбунова, и для Смольянинова, и для Шалаевой. - Отличная какая у нее героиня, кстати. Ну да. Простая такая. "Че делать? А че правда делать? Пойти накуриться. А еще чего? Ну, пойти учиться. А куда? Увидела объявление. На водителя автобуса". Очень прямые конкретные действия. У нее есть реальный прототип. Она действительно осталась жива, но сейчас в плохом состоянии: без ноги, на последней стадии СПИДа. - В фильме все гораздо оптимистичней. - Я ее вытащил просто, мне так хотелось, чтобы она жила... - Возвращаясь к свободе: а вы свободны? Можете о себе такое сказать? - Я все время об этом думаю. Можно быть творчески свободным в обычной жизни. Ежедневный творческий подход к собственной жизни. Он может выражаться в разных вещах, в том, как я остановился и на секунду и зафиксировал этот день, деревья, которые прощаются с летом, или ты видишь фонарь через окно — и я через это чувствую вечность. Свобода — это не мастерство каратиста, и дело не в количестве денег. Ты творишь свою жизнь каждый день. - Балабанов был крестным отцом этого фильма? - С Балабановым нас судьба свела в 2002 году. Я на тот момент совершенно не ориентировался в мире кино, не понимал, что делать, у меня были другие проблемы. У меня украинский паспорт, в Москве меня все время тормозят менты — очень много времени уходило на глупое выживание, а не на то, чтобы написать сценарий и снять кино. И тут Балабанову попала моя кассета с короткометражками и там был мой телефон был записан. Он мне позвонил, он меня свел с Сельяновым. И мы разговаривали с Балабановым дня три — в баню сходили (делает страшные глаза). А Леша он такой бодрый — может вообще не спать, в шесть утра будил и говорил: "Я друга привез" и устроил такую творческую лабораторию — в бане. А потом Леша писал "Груз". Приходит и говорит: (страшным голосом) "Я написал сцену. Как он ее насилует бутылкой. В обезьяннике у ментов. И я понял: ОНА В КРАСНЫХ ТУФЕЛЬКАХ!!!". И я сижу и боюсь пошевелиться. Леша — он же реально делает страшно. Кто-то делает страх такой, кинематографичный, переплавленный. А он так. Как он говорит — тупо. Сейчас вот Леша мне позвонил, он посмотрел фильм, и говорит: "Это про меня". А потом совсем молоденькая девушка, она была ассистенткой на Нирване, посмотрела и сказала: "Так это про сегодня! Про нас". То есть то, что кто-то когда-то сказал — что это фильм про тридцатилетних — это вообще неважно. Ну и если бы не Леша — я бы не написал ничего. - Мы можем немножко поговорить про "Олимпус"? - Можем, конечно. - Ну просто это такая сложная, неоднозначно принятая история... Да я даже не ожидал. Я не мог себе представить, никто не представлял, что получится кино. Ведь это же кино получилось? Все остальное — эти шлейфы... Из меня сделали политика. Какие-то люди перестали со мной общаться. Причем интересно, что это были славяне. А вот мои друзья-грузины не сказали мне ни слова. Бакурадзе, Миндадзе... Мне стали говорить, что я рупор Кремля. А я просто снимал кино — артхаусное, авангардное. - А вам самому это кино нравится? Как вы вообще относитесь к своим фильмам, когда они готовы? - Сложное, смешанное ощущение. Я вот "Я" смотрел — как будто не я его сделал. Фильм довольно сложно смонтирован смыслово — и мне нравится как это сделано. Но я никак не могу понять, какой жизнью он живет. Он как-то сам себя сделал. Про "Инферно" есть другой момент. Мы его снимали 18 дней. Там практически не было бюджета. Это был январь, был полный штиль, полный кризис. Мы весь фильм сделали за 3 месяца. Вообще без подготовки — сценарий был дописан на пятый день съемок. Кастинг проходил на местности во время схемок. Приезжали люди, мы их смотрели, тут же делался костюм... Говорить о каком-то политическом заказе тут смешно. У нас, например, армии не было. Сами бегали, сами стреляли. Я в мегафон кричал: бах, бах! Наверное это мой самый профессиональный фильм, с точки зрения способа съемки, пиротехники в кадре. Это очень качественное муви, в своем жанре. - Были показы "Я" с обсуждениями. Как публика реагирует на фильм? Что говорят? - Реакция была супер. Никто не ушел. Все сидели и молчали. Я пытался рассказать что-нибудь. "Смешной случай на площадке". Мне Бакур (Бакурадзе) сказал: "Игореша! Ты снял такое странное кино... Очень качает". Он правильно сказал: странное. Эта странность не дает людям, которые оценивают картину, быть искренними с самими собой. У нас ведь как? Все ждут рецензии. Я когда первый раз в Москву приехал, для меня это как ожог было: я смотрю рецензию — и думаю, почему этот чувак мне что-то рассказывает так бодро и уверено? Зачем мне его мнение? А здесь это заположняк действует. Рецензия: практично, непрактично, стирать при температуре 30 градусов. - Молитва в конце — единственная вещь, которая, ну, не то, чтобы она была нехороша или негармонична, но она меня удивила. Весь фильм — высказывание. А потом ты еще дополнительно говоришь: "Посмотрите, ребята, на самом деле я имел в виду именно это. Избави от соблазна". - Сложный вопрос. (Долго молчит). Именно про это меня Плахов спрашивал. Вообще, говорит, убери это. Я уже думал об этом, во мне есть морализаторство. Я люблю мораль. Мне басни нравятся. Там все, как в блатном мире, там все заположняк. Лето красное пропела, все, в отрубя уходишь. Как курнет братва — вся братва в дрова. - Ну хорошо, я вот понимаю, что ты религиозный человек. Ты ходишь исповедоваться? - Да. - У тебя есть духовник? - Да. Больше двадцати лет у меня есть духовник, и в Крыму и в Москве. Я веду конкретно литургическую жизнь. Регулярные богослужения, посты. - А сценарии и кино ты обсуждаешь с духовником? - Да. Если говорить о духовниках, они поддерживают то, что я делаю. Когда отец Валерий посмотрел мой фильм, он сказал: "Вы Игорь, конечно, большой выдумщик". Короче, ему тоже трудно. Но говорить: "Слушай, чувак, давай-ка снимай кино про то, как мы крестным ходом здесь пойдем" никто не собирается.
Игорь Волошин