Спалите сердце мне в своем огне
Ξ 3 февраля, 2008 | → | ∇ Новости кино, рецензии |
Текст: Виктор Сонькин "Плавание в Византий", первая строка которого дала название фильму и книге — самое известное стихотворение У.Б. Йейтса, ирландского мистика, чтеца гороскопов и великого поэта.
Положение Йейтса в литературе двусмысленное. С одной стороны, он один из двух последних англоязычных поэтов той эпохи, когда стихи доставляли людям чувственное, а не умозрительное наслаждение и запоминались наизусть. (Второй — Редьярд Киплинг; но Киплинг умер в 1936 году непопулярным, старомодным имперским поэтом, а Йейтс, его погодок — три года спустя на пике славы; лучшие стихи он написал в зрелые годы, после Нобелевской премии — что, согласитесь, редкость.) С другой — он своего рода символ Ирландии, ее главный национальный бард. Но стереотипная Ирландия — это бесшабашное пьянство, яростный католицизм и Ирландская республиканская армия. Йейтс же был тих и скромен в быту, вырос в семье протестантов, в католицизм переходить отказывался и к насильственной борьбе относился отрицательно — за что его не раз критиковали соратники по ирландскому возрождению.
Жизнь Йейтса пришлась на самые бурные страницы ирландской истории — время, когда страна впервые почувствовала реальную возможность освободиться от английской власти и осуществила ее. Политическая активность, как это часто бывает, сопровождалась бурным всплеском интереса ко всему национальному, и Йейтс находился в авангарде этого движения. В двадцать с небольшим лет он познакомился с актрисой Мод Гонн, яростной ирландской националисткой (что характерно — без единой капли ирландской крови). Их встреча была началом то ли бурного романа, то ли прекрасной дружбы — во всяком случае, на протяжении тридцати лет Йейтс писал ей длинные письма и сочинял стихи, которые сейчас знает любой ирландский школьник. Для раскрепощенной, презирающей условности Мод "Вилли" был слишком пресным; она любила рисковать, возила секретные депеши из Франции в Россию, не раз попадала в тюрьму, крутила роман с французским ультраправым политиком и прижила от него двух детей (Йейтс отказывался в это верить), потом вышла замуж за майора Джона МакБрайда, родила сына, развелась. (МакБрайда казнили в 1916 году как одного из зачинщиков Пасхального восстания в Дублине.) Йейтс несколько раз сватался к Мод и неизменно получал отказ; в последний раз, когда обоим было уже за пятьдесят, после очередного отказа он тут же посватался к ее дочери, Изольде — тоже безуспешно. (Чуть позже Йейтс женился на двадцатипятилетней Джорджи Хайд-Лиз; брак его оказался счастливым, у супругов было двое детей.) Колода, как всегда, смешалась причудливо: когда Йейтс умер, одним из тех, кто нес его гроб, был сын Мод Гонн, Шон МакБрайд, впоследствии — один из самых известных ирландских политиков, организатор международных гуманитарных движений, лауреат Нобелевской премии мира.
Плавание в Византий
У.Б. Йейтс
Нет, не для старых этот край. Юнцы
В объятьях, соловьи в самозабвенье,
Лососи в горлах рек, в морях тунцы
Бессмертной цепи гибнущие звенья
Ликуют и возносят, как жрецы,
Хвалу зачатью, смерти и рожденью;
Захлестнутый их пылом слеп и глух
К тем монументам, что воздвигнул дух.
Читать дальше...
Политика играла важную роль в жизни Йейтса — нельзя было любить Ирландию и не играть в политику; в старости поэт несколько лет служил сенатором молодой республики. Но приоритеты он всегда расставлял правильно и знал, что главное — это страсть, причем в самом простом, физиологическом смысле. В 69 лет он лег под нож хирурга, чтобы испытать чудодейственное средство омоложения сродни тем, какие предлагал профессор Преображенский (в литературе можно встретить упоминания о пересадке половых желез обезьяны, но, скорее всего, речь шла о вазектомии, перевязывании семенных канатиков). Сейчас доказано, что вазектомия не влияет на половое влечение — но Йейтс явно испытал прилив сил, что подтверждается его собственными свидетельствами о бурных любовных похождениях (которые опровергнуть трудно) и новыми прекрасными стихами (и тут опровергать нечего).
Йейтс всю жизнь был мистиком. Он изучал ирландские мифы и легенды, внимательно относился к гороскопам, впадал в транс, писал обширные и темные трактаты о потустороннем. Поэтам следующих поколений не нравилась увлеченность Йейтса индуизмом, спиритизмом и прочим "мумбо-юмбо" (У.Х. Оден). Но — как знать — без этого сора, может быть, не было бы и стихов.
Поэзия нового времени устроена так, что первая и последняя строчки в стихотворении становятся самыми главными для читателя ("Я помню чудное мгновенье — И жизнь, и слезы, и любовь"). "Плавание в Византий", самое известное произведение Йейтса из его самого известного (и, по мнению многих, лучшего) сборника "Башня" (1928 г.) — не исключение. Как обычно, гениальное стихотворение — это упражнение в непереводимости. Мне известны два русских перевода, Евгения Витковского и Григория Кружкова. Витковский усложняет оригинал, Кружков упрощает (из этих двух крайностей я предпочитаю вторую), и оба в первой же строчке смещают важный акцент: "Здесь места дряхлым нет" (Е.В.), "Нет, не для старых этот край" (Г.К) — это приближающийся взгляд, а That is no country for old men — взгляд удаляющийся; из этой неуютной для старика страны (Ирландии?) рассказчик и уплывает в Византий (именно в Византий, не Византию, потому что речь о городе, а не о государстве).
Вот что сказано в стихотворении: "Та страна — не для стариков. Все живое занято восхвалением плоти, а вневозрастной интеллект забыт. Старость жалка, но душа, старея, возвышается — и в Византии это понимают лучше. О святые мудрецы, примите меня в свой круг. Я хочу превратиться не в живое существо, а в произведение искусства, чтобы петь о прошлом, проходящем и грядущем".
Так поэт, всю жизнь воспевавший природу — родной страны, человека, женского тела — отказывается от своей телесности, чтобы войти в вечность.
Считается, что русские поэты читают стихи нараспев, а западные — прозаично, говорком. Действительно, записи, например, Мандельштама, пока не привыкнешь, поражают почти оперной манерностью. Но сохранившаяся запись Йейтса оставляет Мандельштама далеко позади — ирландский поэт завывает, как ни Мандельштаму, ни Вознесенскому не снилось. Только такую песню с золотой ветви (этот вергилиевский образ появляется в последней строфе "Плавания" не случайно — золотая ветвь открывает путь в царство мертвых) и можем услышать от великого поэта мы, жители Византия.
Всё о новом фильме братьев Коэн "Старикам тут не место" →